|
Записки командира батареи
1941-1945
19 ноября густо загрохотало по Дону. Мощная группировка наших войск
взламывала оборону немцев. Началось знаменитое окружение немецких
войск под Сталинградом.
Силы нашей 66-й армии были исчерпаны за лето и осень. Мы стараемся
сковать противостоящего нам противника и не дать ему возможности
перебросить силы к месту наступления.
Вскоре выпал снег. Противник окружен, но с юга идет армия Манштейна.
Там идут сильные бои.
Артиллерию дивизии перегруппировали на левый фланг и стали наступать
на высоту 139,7, которую обороняла сводная группа "рыцарей железного
креста" 16-й танковой дивизии.
Мороз, ветер, кости стынут. От проклятого холода не знаешь куда
деваться. Не хотелось уходить с обжитого места, но что поделаешь?
Снова оборудуем огневые, тянем ночью связь на новый НП, который
теперь не в блиндаже, а прямо на снегу. Пока тянули связь,
телефонист Попов наступил на мину, /а может быть какую гранату/,
оставленную еще осенью. Взрыв получился как-то «в сторону» и Попову
оторвало только полу шинели.
Под высотой нашли ямку глубиной полметра, обложили ее кубами снега и
с рассветом залегли за них. Маскировочные халаты сливали нас со
снегом, но когда солнце светило от противника, немцы хорошо видели
наши снежные "бастионы" и стоило кому-нибудь неосторожно высунуться
поверх ограждения, как пули цвикали по брустверу.
Снарядов было мало, пехоты со всей дивизии не набиралось и сводной
роты, и наши попытки подняться на высоту не имели успеха.
На ночь я отпускал своих разведчиков и связистов в тыловой блиндаж,
отбитый у немцев,a сам с одним телефонистом оставался лежать на
снегу. Уходя в тепло, ребята снимали шинели и наваливали на нас,
сами оставались в стеганках и ватных штанах.
Мороз доходил до 40 градусов, нас заметало поземкой. Если бы глянул
тогда кто со стороны, то решил бы, что заносит снегом трупы двух
бедолаг. Лежали, дрожали. Солдаты пехоты коченели также и, наверное,
не у одного мелькала шальная мысль: хоть бы ранило легонько.
Ребята менялись, меня менять было некому. Пробовал еще осенью
вызывать на подмену старшего на батарее, но его пробирало такое
нервное расстройство желудка, что находиться с ним в одном ровике
становилось невозможно.
Выдержал я трое суток, а на четвертые отправил меня командир полка
на своих санях, скрюченного и с желтухой в медсанбат. Отлежав
положенное в тепле и на мягкой кровати, я запросился "домой".
Молодая женщина-врач сначала удивилась, полагая, что прошусь не
иначе, как в Красноярск, а потом, поняв, расхохоталась:
- Лейтенант, боитесь, без Вас война кончится?-
Уговаривала отдохнуть, притащила сотрудника газеты, и мы с ним
сделали статью, стали забегать поболтать девчонки, но заботы доброй
и умной женщины не прибавили мне ума, и через три дня вызвал лошадей
и к вечеру был "дома".
По дороге коновод сообщил, что батареей командует другой, а я
назначен начальником штаба дивизиона. Ладно, пошел в гору.
Дивизия, наконец, двинулась вперед, пушечные батареи на прямую
наводку, а я, по старой привычке, пошел с ними.
Немец дрогнул и начал отступать к городу. Преследуем по голой степи
и днем и ночью, обогреться негде, вымотались изрядно.
В одну из ночей идем со связистами дивизиона между черными коробками
сожженных танков. Почти в каждом лежат обледенелые останки сгоревших
танкистов. Это тоже "без вести пропавшие". Луна освещала это
кладбище - холодно, тихо, скорбно, лишь слабый ветер забьется порой
среди искореженного металла и тогда тихий стон вырывался из
стального саркофага, точно кто-то далекий и любящий оплакивает
погибшего в этой бескрайней, промерзшей степи.
За одним из танков слышу голоса и возню. Что там такое? Захожу за
танк и вижу сержанта 2-й батареи Антипина. Сам обвешан с ног до
головы катушками и аппаратами да еще пытается тянуть за собой
красноармейца. Здоровенный Антипин чуть не плачет. Увидел нас -
обрадовался: - Алиев замерзает! Все снял с него - не идет!
Помогайте!— Взяли мы под руки Алиева, забрали часть имущества и
потопали дальше. Связь нужно дать к сроку. Впереди слышен голос
начальника связи Александра Беляева, он ведет свое тяжело
загруженное войско. Мороз 40, но никто не жалуется- кубанцы крепки и
выносливы.
Наконец связь заработала. Стали думать, как бы скоротать время до
рассвета. Очень холодно, сам дрожу и ребятам не легче. Это на картах
легко передвигать батареи туда-сюда. Луна освещает бескрайнюю степь,
светло, как днем, поземка. Ветер пронизывает насквозь.
Рядом стояла на прямой наводке пушка бывшей моей батареи, тоже
топчутся на снегу да хлопают руками по бокам. Собрал всех в кузов
тягача - ветра не стало, но мороз пробирает до костей, не усидишь.
Тогда мудрые и опытные казаки взяли лопаты и стали строить чум из
снежных кирпичей. Но нужна крыша и дрова. Где взять? Приказал
содрать с кузова брезент, а на дрова разломать несколько ящиков
из-под снарядов, снаряды высыпали в кузов, ничего страшного.
Загорелся костер, заделали снегом щели, стало потеплее. Сидишь у
костра - греешь нос, потом повернешься - спину, так и крутились до
утра. Утром, конечно, не стало теплее, но все стали двигаться,
что-то делать, потом двинулись вперед.
Держал переписку с бывшим телефонистом Максимом Родионовичем
Поповым / Умер в 1991 году /, напомнил ему, как мы бедовали в
те морозы. "Помню, отвечает, я тогда тоже добре потрясся! И как
только такое пережили?" И что интересно, как танк по нему полоснул
или на какой-то штуковине подорвался он не вспоминал - ну, было, так
было - а вот как дрожал помнит.
Дивизия вышла к балке Карася, а она возле самого Тракторного завода.
Обосновался со штабом и всеми управленцами на захваченной тяжелой
батарее. Здесь были блиндажи, действительно, в три наката, с нарами,
чугунной печкой с железной дороги, в общем, не каждому командиру
дивизии такой строили. Управленцы блаженствуют - отогрелись. За все
время наступления.
Пушки развернули и выпустили остаток снарядов по СТЗ. Особенно
впечатляющими были дни 31 января и 1 февраля.
Пушки беспрерывно бьют по позициям немцев, бомбардировщики сотрясают
развалины завода разрывами бомб. Землю и небо заволокло дымом. Снег
стал красноватым от кирпичной пыли. Столько артиллерии еще, на моем
веку, не сбивалось в одну кучу, так воевать можно, это не
солдатскими животами.
Начальник разведки Борис Сурков передает, что передний край немцев
вынесен метров на 200 вперед от корпусов завода, нечего зря лупить
по развалинам. Вносим поправки, но чьи-то тяжелые системы бьют по
корпусам.
На второе февраля назначен решающий штурм "северного котла", южный
пал еще 31 января и там пленен командующий 6 армией Паулюс.
Получается, что все войска фронта "своих немцев" расколошматили,
одни только мы возимся с Тракторным.
Утром второго февраля багровое солнце медленно поднималось из-за
дымных развалин завода. Быстро глотаем горячую кашу, а старшина
рассказывает, что позади нас на насыпи железной дороги НП генерала
Рокоссовского, а за насыпью черным-черно от "катюш", значит, сейчас
грохнем.
Замечаю среди телефонистов какое-то движение. Что там еще? Беру
наушники - слышу возгласы: "белый флаг!", "парламентеры!". Выбегаю
из блиндажа с биноклем. Но разве увидишь грязную тряпку на сером
снегу? Немцев я увидел, когда их черные фигуры потянулись к нашему
переднему краю. По моему наблюдению, они не ждали возвращения
парламентера. Противостоящий нам 21-й мотополк стал сдаваться в
плен.
Пленные начали выстраиваться в громадную колонну по балке Карася. В
обмотках из тряпья, в платках, обросшие, тощие. Но не все были
такие.
Много было сравнительно упитанных, тепло одетых. Большинство шло с
ранцами, привьючили одеяла, у некоторых из ранцев торчали рукоятки
сковородок. Я, не знал тогда, что немцы на них поджаривали зерна, и
подумал: не думают ли, черти, в плену поджаривать яичницы ?
Колонна долго стояла, мимо провезли на полуторке генерала, адьютант
из всех сил тер уши, генерал сидел каменным идолом в кузове машины.
Сопровождавший решил сам устроиться потеплее в кабинке. Почтения не
соблюдалось.
Щуплые румыны в меховых малахаях успели отмежеваться от немцев,
толковали о чем-то с нашими солдатами, а осмелевшие, на потеху
зрителям, пытались влепить оплеуху вчерашним друзьям. Было
действительно смешно, когда черномазый взъерошенный союзник воробьем
подлетал к верзиле немцу, задирал голову вверх так, что едва не
валился на снег малахай, подпрыгивал и совал кулаком в скулу своему
недавнему благодетелю. Стукнуть румыну по малахаю сверху вниз так,
чтобы тот по уши ушел в снег, немцы побаивались, видя сочувствие к
румынам с нашей стороны.
Напротив нас стоит красноармеец-конвоир, eмy надо вести пленных, а
он вынужден поддерживать ослабевшего немца в плетеных бахилах и
тряпье. Из колонны немцев никто не хотел помочь товарищу по оружию.
Каждый за себя, один бог за всех!
Ох, не злопамятен русский солдат - держит. Мой радист лихой Маркин
подлетел к колонне, рванул двух верзил и ткнул к ослабевшему. Те
замотали головами - не наш! Маркин показал автомат, признали. В
степи, сволочи, бросят.
Над Сталинградом воцарилась тишина. К ней тоже надо, оказывается,
привыкнуть. Беру разведчиков и иду на завод: всем интересно
посмотреть, запомнить.
На площади стоит памятник Дзержинскому с оторванной рукой, все
изрыто снарядами и бомбами. Газоны вдоль домов превращены в кладбища
с лесом деревянных крестов, многие могилы разворочены разрывами.
Как артиллеристу хочется посмотреть на свои боевые порядки со
стороны противника. Поднимаемся на второй этаж разбитой коробки и
отшатываемся: по комнатам аккуратными штабелями сложены трупы
немецких солдат. Лежат в тех позах, в каких их застала смерть.
Бегом спускаемся вниз - на улицу. Над головой синее предзакатное
небо, воздух без пыли и дыма. Можно стоять во весь рост где тебе
хочется, не опасаясь быть сшибленным пулей снайпера, и дышать полном
грудью, сознавая, что ты в этой страшной свалке остался жив.
Кругом улыбающиеся лица, люди радостно хлопают друг друга по плечу -
живы! Собираются группами, размахивают руками, что-то вспоминают -
еще не остыли от боя, горят глаза и щеки - ПОБЕДА!!
Наши врачи начали обход госпиталей, их сопровождают немецкие с
белыми повязками.
Я волжанин, три года не видел родной реки. Вышел на берег и снял
шапку: хоть подо льдом, но бежит вода из далекой моей тверской земли
- когда-то, я ее увижу? И увижу ли...
Прошло полвека, но память хранит многое из тех трудных дней; имена
павших товарищей, оставленные и вновь взятые города, а больше малые
деревни, морозы и слякоть. И снятся по ночам, когда зажимает больное
сердце, все те же танки, свист бомб или опять окружение...
Мы знаем героизм и страдания воинов в приграничных боях, апофеозом
которых стала Брестская крепость… Знаем о боях в окружении армий под
Смоленском, они пали, но марш немцев на Москву задержали. Много еще
будет сказано не только о тех, кто пал в боях за столицу, но и о
тех, кто пал за малую и безвестную деревеньку.
Жизнь у человека одна и где бы ни сложил солдат голову за Родину -
мера подвигу едина.
Все это так, но есть в истории битвы, которые навеки остаются в
сердце народа, - Ледовое побоище, Куликовская битва, Бородино. В
этих битвах решалась судьба родной земли и самого народа.
К таким битвам относится и Сталинградская. И, конечно, справедливо,
когда это великое сражение определяют, как крупнейшее военно -
политическое событие всей второй мировой войны.
к содержанию
главная страница |