Записки командира батареи
1941-1945
 

И вот мы в 21-й Армии. Нашли ее где-то в Арчадинских песках. Штаб имеет много отделов, и нас сразу растащили по разным углам, точнее, по разным кустам, под которыми маскировались в палатках армейские отделы.
Удивило, что некоторые чины спокойненько посиживали на раскладных стульчиках и словно на даче.
Замполита Голубкова назначили в саперный батальон, а нас с Чирыкиным штаб артиллерии определил снова командирами батарей в 903-й артполк 343 стрелковой дивизии.
Про прежний полк буркнули что-то невнятное, а наших людей забрали в соответствующий отдел, а мне, когда я запротестовал, посоветовали не горячиться и, шутя, указали на партизанскую недисциплинированность, но без проволочек выдали всем сухой паек: мы уже сутки не ели.
В штаб полка добрались на попутках лишь к вечеру. У тыловиков сразу получили новенькое обмундирование, при яркой луне помылись в озерке, и стали, как новоиспеченные лейтенанты. Из-за новой формы позднее вышло небольшое недоразумение с командиром дивизиона. Он никак не мог взять в толк: почему выпускника училища назначают сразу командиром батареи? Потом разобрались.
У командира полка беседа пошла интересно. Был наш командир рыжеват, как-то криво сутул / попал на лесоповале под бревно после ареста в 37 году/.Это я узнал позднее, как и то ,что он окончил перед Первой мировой Михайловское артучилище, при советской власти командовал дивизионом. Гимнастерка была ему явно великовата, но, а керзовые сапоги, как известно, красотой не отличались во все времена.
Словом, молодцеватости никакой, не то, что прежний командир полка майор Кичев. Но вот начался разговор. И сразу же о боевой практике: в каких видах боя участвовали? Никаких там "расскажите биографию". Очень обрадовался сообщению, что дивизия наступала и даже заняла деревню Графово - "Вот видите - бьют немцев!". Досконально расспрашивал, как дралась батарея с пехотой картечью. "Первый раз в жизни вижу участника такого боя! "- не скрывая восхищения, сказал он.
Потом дал краткий анализ прошедших боев полка, охарактеризовал батареи, пожелал преумножить славные традиции и добавил: "Помните, ваша батарея первая по номеру, но она должна быть такой и по делам!".
Утром я уже был на левом берегу Дона, где один полк дивизии держал маленький плацдарм.
НП был вырыт в древнем насыпном кургане на вершине меловой горы. С таких курганов подавали в старину сигналы о появлении врага со стороны Дикого поля.
Было просторно, мглисто, тихо. День только начинался. Забрались мы высоко, но еще выше кружились степные орлы, высматривая добычу - оглушенной рыбы много тогда плыло по Дону.
Неожиданно с холмов слева донеслась песня. Давно такого не слышал, кто это не ко времени распелся? Повернул в ту сторону стереотрубу - в нашу сторону шагал красноармеец и пел. Голос певца был высокий и часто срывался на ходу.
- Что за пискля там бродит? - вслух подумал я.
Красноармейцы заулыбались и высказали догадку, что это Маша Кухарская, санинструктор разведроты. Разведчики ее уважают: вытащит, откуда хочешь. И в поведении.
Кухарская была уже рядом и, продолжая напевать, выбирала тропку, чтобы спуститься к лодкам. Я разглядел небольшую некрасивую девушку, с намотанным через плечо тонким немецким кабелем.
- Маша, отдай нам кабель! Зачем он тебе?-
Ответ последовал сразу: - Пойди и возьми вон там! - она показала в сторону немцев,- И нечего ждать, когда принесут бабы !-
Позднее под Сталинградом я дважды видел Машу в бою. Первый раз -какой-то верзила залег от страха. Кухарская, думая, что тот ранен, подбежала к нему, но когда разобралась в чем дело, стала в слезах бить верзилу ногой, а сама кричала:- Я, баба, иду в атаку, а ты, мужик, залег! Вперед, такой-сякой!- Кругом ревело и гремело, и в выражениях Маша не стеснялась, видимо, руганью заглушая свой страх перед возможной смертью.
Другой раз, тоже в атаке, Кухарская волокла раненого и взамен слов, вроде, потерпи, миленький, ругала его за то, что тот оказался слишком тяжелым, а ей нужно было тащить его карабин - таков был приказ каждому санитару: выносить только с оружием. Тогда его не хватало, как впрочем, и снарядов.
На НП я стал потихоньку осматриваться, знакомиться с людьми,  поначалу больше расспрашивал. На батарее пробыл всего-то один вечер и толком ничего не успел узнать. Теперь кое-что наверстывал.
В прежней батарее ребята воевали молодые - на год, два моложе меня, а здесь все были "старички", отцы семейств, на десяток лет, а то и вдвое старше командира. Задумался: как-то сложатся отношения? В первый вечер успел пройти по орудиям, проверить их износ /из тарахтелок по танкам не попадешь/, познакомился с расчетами - все крепыши. Посмотрел конский состав - отличные, довоенные лошади, а стоят по кустам, точно дома в ночном - один шальной снаряд и всех выведет из строя. Приказал, чтобы за ночь были окопаны, других таких лошадей не добудешь.
Замполит Осыкин, видя во мне городского жителя, поинтересовался: - Комбат, откуда ты лошадей знаешь? Ковку смотришь, годы по зубам определяешь? -
-Ну, про зубы ты мои способности переоценил, а так- с лошадьми рос, но главное - кончил конное артучилише. Даже сам курсантам конное дело преподавал - взводным поручено было! Командиром взвода управления оказался рыжий лейтенант Бойко -командир взвода боепитания из прежнего полка. Вот ему я удивился! Прежде боялся приехать на огневые позиции - как же, 2км от переднего края! А тут Бойко на НП! Ладно, хоть один из старых знакомых. Правда, он сидел все время где-то внизу под кручей, возле лодок, докладывал, что следит за связью. И то дело.
Дивизия вела бои от Ростова, успела много людей потерять, а некомплект особенно тяжело сказывается на оружии коллективного пользования. Так, пушка рассчитана на шестерых, но если там в расчете остается 3-4 человека, то управляться с пушкой становится очень трудно.
Не оказалось командира отделения разведки - назначил рядового Устинова, вроде бы пошустрей и пограмотнее других.
Осыкин по телефону смеется: - Он же хромой!-
- Ничего, лучше с НП не убежит! - в тон отвечаю заместителю.
Пригляделся - телефонисты решают свои вопросы, как на вече в Новгороде. Оказалось, Бойко и там не удосужился назначить командира.
Назначил рядового Кубышкина. Но и этот мой выдвиженец оказался с изъяном. Подаю команду, а он не повторяет - молчит.
- Ты что, глухой?- При стрельбе мне ждать некогда.
А рядовой Попов смеется: - Товарищ комбат, он и впрямь глухой! На одно ухо! -
Оказалось, от близкого разрыва лопнула перепонка, и теперь, если держал трубку у здорового, то другим, естественно, ничего не слышал.
Самым удивительным был телефонист Макушин - воронежский мужичек -отец шестерых детей. Если его окликал командир или свои товарищи, то он неизменно откликался: -Чаво табе ?- Ребята учили его, поправляли, чтоб хоть командирам отвечал правильно, но ничего не изменилось. У нас так говорят! - был всегдашний незлобивый его ответ. Бывало, в горячую минуту крикнешь: - Макушин! -
А он тебе спокойно в ответ: - Чаво табе ?- Не хочешь, а рассмеешься, Гимнастерка сидела на нем, как домашняя рубаха, пилотка могла оказаться поперек головы, но за сапогами следил строго. Нашивая очередную заплату, приговаривал:
- До Берлина далеко... Когда дадут новые ?...А будем драпать —босиком ходить придется!
Делал он все старательно и умело. Что дома трудился, кормя шестерых детей, что на войне, их защищая, - какая разница?
На войне солдату работы хватало. Картинных атак я не видел, разве что в кино, А вот, сколько солдат земли перелопатил - это я видел. Земля же в то лето была каменная, топором рубили. Тут, конечно, мокрая пилотка поперек головы нахлобучится.
Много помог при знакомстве с людьми мой заместитель по политчасти старший лейтенант Осыкин. Был он, как и красноармейцы, родом с Северного Кавказа, служил в батарее с первого дня формирования, знал всех не только по фамилиям, но и по боевым возможностям.
Характер у Осыкина был улыбчивый, покладистый и располагающий к свободной беседе. Внешне он напоминал чем-то колобок: фигурка плотненькая, небольшая, голова круглая, нос пуговкой, рот буковкой"0". Так и катался по батарее колобочком - везде успевал.
Вспоминаешь имена тех, с кем начинал воевать на среднем Лону, а их уже давно нет в живых.
Погиб командиром истребительной батареи на Курской дуге старший лейтенант Осыкин, Макушин при форсировании Днепра, Кубышкин сложил голову на Украине.
А разве из батареи погибло только трое?
Просидели мы на меловых кручах не более недели. В то утро лейтенант Бойко по моему приказу впервые поднялся на гору и тут, на беду, с воем стали падать снаряды и с грохотом рваться. Рыжая голова Бойки пламенем мелькнула среди зеленых кустов, сбегающих к реке, и больше я его в батарее вообще не видел.
Из хутора впереди нас медленно выползали танки, за ними пехота. Наши стрелки не выдержали и кинулись к лодкам. Над моей головой сверкнули протертые подметки командира роты.
-Отходи! Я последний! - крикнул он и загремел вниз. Едва мы задвигались, как в наш курган ударил снаряд и взрывной волной опрокинул стереотрубу.
Я с большим напряжением ожидал второго снаряда и, по совести сказать, очень хотелось бросить дурацкую стереотрубу и бежать вниз, не тратя время на ее сборы.
Здесь мое человеческое желание совпадало с желанием разведчиков.
Но куда денешься? Ты командир! Велел собрать стереотрубу, подобрали катушки кабеля и, навьюченные, потрусили к лодке. Разрывы прогремели где-то над головами.
Опасливый Бойко перетянул кабель через Дон не возле НП, а метров 300 выше. Спешим, обливаясь потом, по зыбкому песку под берегом, сматываем кабель, а пехота и танки уже где-то над нами и каждую минуту могут появиться над обрывом.
Наконец добежали до лодки и поплыли. Спрашиваю про Бойку - как же, пропал человек? Гребцы отвечают: давно перевезли его на тот берег, нас ждать не стал, сказал, что имеет спешное дело к командиру дивизиона.
Глухо бухали по воде снаряды, поднимая столбы воды, разбивая лодки, погребая в донской пучине плывущих.
Как гибнут люди на земле я видел, но тут было страшнее, судорожно барахтаются на воде, отчаянием и страхом искажены лица, но через несколько секунд вода смыкалась над ними и никого нет, только круги бегут к берегу. Ни тела, ни могильного холмика.
Едва мы выскочили на берег, как немецкие танки вышли - таки на обрыв, от которого мы только уплыли, и начали бить через реку из пулеметов. Деваться было некуда, кругом поля картошки да посредине высился молодой дуб. Я упал за холмик напаханной вокруг него земли. Немец минут десять, а может, так показалось со страху, крошил дерево над моей головой, белая щепа летела на мои грязные руки, а я, помню, старательно поджимал их под себя.
Танки хорошо были видны на берегу и я все ждал - вот сейчас грохнет батарея, получат фрицы свое. Не дождался! Потом резко выговорил Осыкину и остальным командирам: видеть, как тонут люди и сидеть за кустами с пушками - это надо уметь! Осыкин сразу понял неприглядность положения, но старший на батарее обиделся и ушел в кусты. Впрочем, остальные батареи тоже молчали, и командир дивизиона был на берегу с ними. Бывает вот так...
После Мело - Клетского плацдарма отдыхать не пришлось. Нас сразу перебросили на плацдарм возле станицы Ново - Григорьевской. Это был не наш прежний пятачок, он имел по фронту километров 17 и в глубину до 10.
Немцы сидели, как водится, на высоком коренном берегу, а мы топтались в пойме. Ежедневно то одна, то другая дивизия пыталась что-то сделать, но толку не было никакого: не хватало сил.
И откуда их было взять? Войска Юго-Западного фронта откатились до Дона, потеряв множество людей и техники. Официально было объявлено, что пропало без вести 80 тысяч человек. Какие тут силы!
Кажется, в середине августа дошел до войск приказ № 227 / ни шагу назад /. Нужно было наводить порядок, но как ?
Дралась за высоты воздушно-десантная бригада. Всего один день поддерживала ее наша батарея, но убедился - храбрые ребята. Но вот что случилось. Испугался пулеметчик и убежал с поля боя. Бежал ли он, как наш Бойко, без оглядки, бросив все, или спрятался в ровик, боясь поднять головы - не знаю, не у кого было спросить. Остальное я видел сам.
Приговорили его к расстрелу. Стоят два здоровенных начальника, точно специально подобранных для таких дел, - прокурор и начальник особого отдела, а против - щуплый исстрадавшийся мальчик. Серый, уже неживой.
Читают приказ или постановление трибунала, не знаю, как та страшная бумага называлась. Виновный пытается сесть - босые ноги не держат его. Но начальник особого отдела встряхивает его одной рукой за воротник, и подсудимый остается стоять.
Чтение окончено, постановление складывают и неспеша убирают в планшетку. Солдат не знает, что ему делать и жалобно оборачивается назад. Начальник особого отдела толкает осужденного в сторону ямы под чахлым кустом. Обреченный понуро бредет туда, здоровенные автоматчики подталкивают его, направляя последние нетвердые шаги по земле к последнему прибежищу. Каманда... Очереди... И солдат валится на бок.
Подбегает врач, щупает пульс и что-то говорит. Начальник особого отдела достает пистолет и делает два выстрела. Все кончено.
Собранные на это дикое «мероприятие» десантники, не глядя друг на друга, уходят в свои роты. Так приступила к "наведению порядка" одна из десантных бригад.
Долго мы сидели с Осыкнным молча на станинах своих орудий, опустив головы. Неужели все дело в этом мальчике? Его могли убить за пулеметом... Что тогда? Вся бригада пропала из-за одного человека? Он убежал в одном бою, а бригада топчется на месте и устилает высоту трупами уже неделю - кто же ответит за остальные дни? Или решили списать неудачи или неумелость на солдата? На его трусость? Нет, ребята там смелые и от расстрелов храбрее не станут.
Оборону, как известно, взламывает артиллерия, а ее в бригаде кот наплакал. Дали в помощь мою батарею... Таких батарей, чтобы взять высоту, нужно, штук двадцать. Ну, ладно. Пробрался к командиру бригады на высоту - не трус, с бригадой вместе. Спрашиваю: какова задача? Ткнул карандашом в карту: бей вот сюда! Разве это работа?
Мысли мои, конечно, запоздалые. Задним числом всегда найдется много умников. Но я был свидетелем обучения нашего артполка до войны, и тогда уделялось много внимания артразведке и особенно массированию огня артиллерии. Так куда же подевались обученные командиры? Или одни полегли в боях на западной границе, а выпущенный из лагерей «резерв» не умел еще мыслить без робости? Кто теперь скажет?
Был в нашей дивизии командиром стрелкового полка некий майор Стрельников. Можно было бы о нем не говорить - фигура ничтожная, но он занимал должность и распоряжался судьбами людей.
Приходишь к нему, а он:
- Уходи, комбат, подальше, а то с твоими рациями меня засекут! А сам сидит в промоине, только небо и видит. Но любил Стрельников вспоминать, как жаловал его командир полка на походах за то, что на привале первым делом откапывал для роты отхожее место. Конечно, и то дело нужное, но на то есть старшина. Хвалился телефонисткой Дуськой, конечно, не служебными доблестями.
Вскоре после прибытия нас на плацдарм, как раз майору Стрельникову приказали усиленным батальоном в ночном бою овладеть ключевой высотой. Для усиления придали разведроту и две батареи - мою и Чирыкина. Я успел перед темнотой пристрелять на высоте репер - и все. Раньше батарея действовала с другим полком, и теперь мы с Чирыкиным действовали вслепую. Ни рекогносцировки, ни разведки целей, шли и не знали, где будем драться, что за местность, откуда будем атаковать, какие цели подавлять.
Сейчас расскажи мне кто-то другой - не поверил бы, но так было. Правда, перед тем же вечером, командир дивизии собрал в тылу совещание командиров, / много было народу /, и поставил задачу по карте. Он до войны преподавал где-то тактику и действовал, как привык - по карте. С живыми людьми и местностью да еще под пулями и снарядами организовывать бой не умел. Нам от этого было не легче.
Настроение перед выходом на исходный рубеж испортил замполит полка, распорядившийся отобрать у нас комсомольские билеты и красноармейские книжки. Парторг, прибывший на батарею с этой миссией, встретив мой взгляд, опустил руку, протянутую за комсомольским билетом, с которым я выходил из окружения и переплывал Дон, и сказал: «Вы можете оставить».
Впрочем, я и не собирался отдавать: рано записывать меня в смертники. На командном пункте пришлось громко поговорить со Стрельниковым, который приказал нам бегать за командиром батальона.
- Бегать? А как я тогда буду стрелять? -
- Не мое дело! -
Cepгей Чирыкин тянул меня за гимнастерку:
- Да ладно, там разберемся! -
А потом разбираться бывает поздно, своими глазами видел...
На исходном рубеже атаки я выбрал себе НП и сказал командиру батальона, если ему нужен огонь батареи, то я должен здесь сидеть.
и стрелять, если ему нужен мой пистолет, то я готов бегать за ним, а из пушек пусть стреляет майор Стрельников. Командиру перед боем забот хватало других, и решили так: я остаюсь на левом фланге, а Чирыкин пройдет на правый.
В положенное время батареи открыли огонь по высоте, и через какое-то время роты кинулись в атаку.
От немцев взвились ракеты, ударили пулеметы, захлопали минометы. Стало светло и дымно. Везде трещали автоматы. Роты залегли. Огонь вела теперь одна наша батарея, Чирыкин, видимо, бегал за командиром батальона, который безуспешно пытался поднять роты снова в атаку. Но разве под таким огнем поднимешь?
Наконец, я услышал топот ног и голос Чирыкина. Вместе с ребятами подбежал к нам и распластался на земле.
-Где командир батальона?! - крикнул он мне почти в ухо.
- Не знаю! Веди огонь! Что ты носишься?! - кричал я в ответ.
Его батарея была гаубичная, в два раза мощней моей пушечной. Но Сергей, видимо, думал выполнять приказ Стрельникова, поднялся и побежал куда-то в сторону, но тут грохнули две мины, и не стало моего друга и еще двух разведчиков его батареи.

к содержанию
главная страница